White Flock: Poetry of Anna Akhmatova (3 page)

I loved only her to the end,

And dawn settled up in the sky

Like an entrance into her land.

1915

***

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

1915

***

I’ve ceased to smile long ago,

The bitter winds now chill my lips,

Another hope was just let go,

Another song was added since.

Against my will, I’ll cede this song

To people’s laughter and offense,

Because love’s silence for the soul

Is too unbearably immense.

1915

***

Они летят, они еще в дороге,

Слова освобожденья и любви,

А я уже в предпесенной тревоге,

И холоднее льда уста мои.

Но скоро там, где жидкие березы,

Прильнувши к окнам, сухо шелестят, -

Венцом червонным заплетутся розы

И голоса незримых прозвучат.

А дальше - свет невыносимо щедрый,

Как красное горячее вино...

Уже душистым, раскаленным ветром

Сознание мое опалено.

1916

***

They soar, they are somewhere mid-flight,

T
he words of love and liberation

And I’m succumbing to stage-fright,

My lips – ice cold in trepidation.

But soon, where birches, thin and humble,

Caress the windows with their leaves, -

The voice of the unseen will rumble

And roses will be tied in wreaths.

And then, like hot red wine, a light
,

So generous it’s hard to bear…

Already, fragrant winds ignite

And cause my consciousness to flare.

1916

***

О, это был прохладный день

В чудесном городе Петровом.

Лежал закат костром багровым,

И медленно густела тень.

Ты только тронул грудь мою,

Как лиру трогали поэты,

Чтоб слышать кроткие ответы

На требовательное "люблю!".

Тебе не надо глаз моих,

Пророческих и неизменных.

Но за стихом ты ловишь стих,

Молитву губ моих надменных.

1913

***

The breezy evening had commenced

In Petrov - such a wondrous town.

The red flame of the dawn shined down,

And shadows slowly grew more dense.

You touched my chest and then wi
thdrew,

Like poets touched the lyre once,

To hear a gentle meek response

To the demanding “I love you!”

You have no need for eyes of mine,

Prophetic and devoutly fixed.

But you catch poems, line by line,

The prayer of my haughty lips.

1913

***

Я так молилась: "Утоли

Глухую жажду песнопенья!"

Но нет земному от земли

И не было освобожденья.

Как дым от жертвы, что не мог

Взлететь к престолу Сил и Славы,

А только стелется у ног,

Молитвенно целуя травы, -

Так я, Господь, простерта ниц:

Коснется ли огонь небесный

Моих сомкнувшихся ресниц

И немоты моей чудесной?

1913

***

It’s thus I prayed: “O satisfy

The deafened thirst of intonations!”

But never has the earth complied

To grant the earthly man salvation.

Like smoke from him, who couldn’t grasp

The lofty thr
one of Power and Glory,

But praying, merely
kissed the grass

And spread itself out in a hurry, -

Before you, Lord, I bow in silence:

Will heaven’s fire ever reach

The closed up lashes of my eyelids

And wondrous deafness of my speech?

1913

***

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти, -

Пусть в жуткой тишине сливаются уста,

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие - поражены тоскою...

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

1915

***

In c
loseness, there’s a sacred line

That love and passion cannot cross, -

Let lips in silence merge sublime

And hearts explode from passion’s force.

Both
friendship’s powerless and years

Of fiery bliss without rancor,

When spirit’s free and never nears

Dull sensuality’s slow languor.

The ones who seek it - gaze awry,

The ones who’ve found it - lament…

By now, you’ve guessed the reason why

My heart won’t beat under your hand.

1915

***

Все отнято: и сила, и любовь.

В немилый город брошенное тело

Не радо солнцу. Чувствую, что кровь

Во мне уже совсем похолодела.

Веселой Музы нрав не узнаю:

Она глядит и слова не проронит,

А голову в веночке темном клонит,

Изнеможенная, на грудь мою.

И только совесть с каждым днем страшней

Беснуется: великой хочет дани.

Закрыв лицо, я отвечала ей...

Но больше нет ни слез, ни оправданий.

1916

Севастополь

***

All’s taken away: my love and my power.

The body, thrown into city it hates,

Finds no joy in the su
nlight. With every hour,

The blood grows colder in my veins.

The merry Muse is lately full of grief:

She looks at me and doesn’t make a sound.

She lays her head, wearing the darkened wreath,

Upon my chest, exhausted and worn out.

Each day my conscience rages in a daze:

It fumes, desiring a grand donation.

I used to answer it while covering my face…

But I’ve got no more tears or explanations.

1916

Sevastopol

***

Нам свежесть слов и чувства простоту

Терять не то ль, что живописцу - зренье

Или актеру - голос и движенье,

А женщине прекрасной - красоту?

Но не пытайся для себя хранить

Тебе дарованное небесами:

Осуждены - и это знаем сами -

Мы расточать, а не копить.

Иди один и исцеляй слепых,

Чтобы узнать в тяжелый час сомненья

Учеников злорадное глумленье

И равнодушие толпы.

1915

***

Words’ ease and freshness – is it less

For us than for an artist – vision,

For actors – voice and hand precision,

For beauties – beaut
y and finesse?

The gift you have is not from earth,

Don’t try to save it for yourself:

We are condemned – we know this well –

To squander all and not preserve.

Go forth alone and cure the blind,

In times of doubt, you will see

Your students’ scorn and mockery

And the indifference of mankind.

1915

Ответ

В. А. Комаровскому

Какие странные слова
Принес мне тихий день апреля.
Ты знал, во мне еще жива
Страстная страшная неделя.
Я не слыхала звонов тех,
Что плавали в глазури чистой.
Семь дней звучал то медный смех,
То плач струился серебристый.
А я, закрыв лицо мое,
Как перед вечною разлукой,
Лежала и ждала ее,
Еще не названную мукой.

1914

Response

To V. A. Komarovsky

This quiet April day imparted

Words full of strangeness and mystique.

You knew that I was still faint-hearted

From the distressing Maundy week.

I didn’t hear the ringing clang

That swam up high in azure glaze.

Either a copper laughter rang

Or silver tears for seven days.

Still covering my face, I cried,

As if before the parting moment

And waited for it to arrive,
Not recognizing it as torment.

1914

***

Был блаженной моей колыбелью

Темный город у грозной реки

И торжественной брачной постелью,

Над которой лежали венки

Молодые твои серафимы,

Город, горькой любовью любимый.

Солеею молений моих

Был ты, строгий, спокойный, туманный.

Там впервые предстал мне жених,

Указавши мой путь осиянный,

И печальная Муза моя,

Как слепую, водила меня.

1914

***

Next to the river, this dark town -

My blissful crib at first and then,

The marital bed where I lied down

With garlands hanging overhead,

Your youthful seraphs up above,

A town loved with bitter love.

The platform for my prayers, you

Were gloomy, quiet and austere.

My groom first came here into view

And showed my path illumined clear

And here my saddened Muse was kind

And led me forth like I was blind.

1914

II

***

Как ты можешь смотреть на Неву,

Как ты смеешь всходить на мосты?..