White Flock: Poetry of Anna Akhmatova (9 page)

Somewhere from the dense low clouds

And from the thickets, pleading:

“It’s time to fly, it’s time to fly

High over river and land,

Instead of singing, you only sigh,

And can’t wipe
away the tears you cry

With your weakened hand.”

1915

***

Буду тихо на погосте
Под доской дубовой спать,
Будешь, милый, к маме в гости
В воскресенье прибегать –

Через речку и по горке,
Так что взрослым не догнать,
Издалека, мальчик зоркий,
Будешь крест мой узнавать.

Знаю, милый, можешь мало
Обо мне припоминать:
Не бранила, не ласкала,
Не водила причащать.

1915

***

In the churchyard I’ll sleep soundly

Underneath the slab of oak

And my darling, you will run to me

For a Sunday morning talk –

Cross the stream and there you are,

Leaving grown-ups at a loss,

And sharp-sighted, from afar,

You will recognize my cross.

And I know you’re hardly able

To remember me, alas:

I’ve never scolded, hugged or cradled,

I’ve never taken you to mass
.

1915

***

Высокомерьем дух твой помрачен,
И оттого ты не познаешь света.
Ты говоришь, что вера наша - сон
И марево - столица эта.
Ты говоришь - моя страна грешна,
А я скажу - твоя страна безбожна.
Пускай на нас еще лежит вина, -
Все искупить и все исправить можно.
Вокруг тебя - и воды, и цветы.
Зачем же к нищей грешнице стучишься?
Я знаю, чем так тяжко болен ты:
Ты смерти ищешь и конца боишься.

1 января 1917

***

Your spirit by your arrogance obscured

Won’t let you see the sunlight in the world,

You say our faith is but a dream’s allure,

This capital – a mere mirage of old.

You say – my country’s sinful, all the same,

And I say that your country’s simply godless.

And even though we still share in the blame,

It’s all redeemable and fixable regardless.

There’s water and there’s flowers all around you,

Why knock upon the sinful beggar’s door?

I know which heavy sickness always hounds you,

You long for death, but fear it all the more.

January
1, 1917

***

Приду туда, и отлетит томленье.

Мне ранние приятны холода.

Таинственные, темные селенья -

Хранилища молитвы и труда.

Спокойной и уверенной любови

Не превозмочь мне к этой стороне:

Ведь капелька новогородской крови

Во мне - как льдинка в пенистом вине.

И этого никак нельзя поправить,

Не растопил ее великий зной,

И что бы я ни начинала славить -

Ты, тихая, сияешь предо мной.

1916

***

I come and I’m relieved of restlessness.

The early morning chill is nice to savor.

Mysterious and dark, those settlements –

Storehouses for prayer and tough labor.

Such confident and tranquil love will not

Give way to any other place in time,

There is inside of me a drop of blood

From Novgorod – like ice in frothy wine.

And this, I know, can never be erased

And scorching torrid heat could never melt it,

No matter what it is that I might praise –

You rise before me, silent and resplendent.

1916

***

Стал мне реже сниться, слава Богу,

Больше не мерещится везде.

Лег туман на белую дорогу,

Тени побежали по воде.

И весь день не замолкали звоны

Над простором вспаханной земли,

Здесь всего сильнее от Ионы

Колокольни лаврские вдали.

Подстригаю на кустах сирени

Ветки те, что нынче отцвели,

По валам старинных укреплений

Два монаха медленно прошли.

Мир родной, понятный и телесный

Для меня, незрячей, оживи.

Исцелил мне душу царь небесный

Ледяным покоем нелюбви.

1912

Киев

***

I dream of him less often with each night,
His visions do not haunt me anymore.

The fog
descended on the road of white

And shadows ran on water to the shore.

And all day long the loud chiming carried

Over the ploughed fields, extending wide,

And here
the bells from Jonah’s Monastery

Were ringing more than anywhere in sight.

I sit and clip the withered branches short

From lilac bushes that began to fade,

Across the ramparts of the ancient fort,

Two monks are strolling slowly in the shade.

Clear and familiar, corporeal world,

Revive yourself for me -
a blind lady.

With the serenity of non-love, frozen cold,

The king of heaven healed my soul already.

1912

Kiev

***

Будем вместе, милый, вместе,

Знают все, что мы родные,

А лукавые насмешки,

Как бубенчик отдаленный,

И обидеть нас не могут,

И не могут огорчить.

Где венчались мы - не помним,

Но сверкала эта церковь

Тем неистовым сияньем,

Что лишь ангелы умеют

В белых крыльях приносить.

А теперь пора такая,

Страшный год и страшный город.

Как же можно разлучиться

Мне с тобой, тебе со мной?

1915

***

We’ll be together, dear, together,

They all know, we’re kindred spirits

And the cunning mockery,

Like a distant little bell,

Can’t offend us,

Can’t distress us.

Can’t recall where we were married,

But the church we chose was shining

With the frenzied radiance

That only angels can bring out

With the whiteness of their wings.

And such time has now befallen, -

A frightening year, a frightening city.

Is it possible to part now

Me from you, and you from me?  

1915

Памяти 19 июля 1914

Мы на сто лет состарились, и это
Тогда случилось в час один:
Короткое уже кончалось лето,
Дымилось тело вспаханных равнин.
Вдруг запестрела тихая дорога,
Плач полетел, серебряно звеня.
Закрыв лицо, я умоляла Бога
До первой битвы умертвить меня.
Из памяти, как груз отныне лишний,
Исчезли тени песен и страстей.
Ей - опустевшей - приказал Всевышний
Стать страшной книгой грозовых вестей.

1916

In memory of July 19, 1914

W
e grew older by a whole century and

It took no more than an hour: The fleeting

Summer was already nearing the end,

The ploughed up body of the plains was seething.

Then, suddenly, the quiet road grew crazed,

Loud cries arose and silver voices rattled…

I pleaded God, while covering my face,

To strike me dead before the start of battle.

From memory, a load no longer needed,

The shades of songs and passions disappeared.

All emptied – she – Almighty’s orders heeded

To be the grim book of calamity and fear.

1916

IV

***

Н.Г. Чулковой

Перед весной бывают дни такие:

Под плотным снегом отдыхает луг,

Шумят деревья весело -сухие,

И теплый ветер нежен и упруг.

И легкости своей дивится тело,

И дома своего не узнаешь,

А песню ту, что прежде надоела,

Как новую, с волнением поешь.

1915

***

To N.G. Chulkova

There are such days before the spring

When meadows rest beneath the snow,

And dry and cheerful branches swing,

And gentle warm winds blow.

You marvel at your body’s lightness

And do not recognize your home,

And sing again with new excitement

The song that once seemed tiresome.

1915

***

То пятое время года,
Только его славословь.
Дыши последней свободой,
Оттого, что это - любовь.
Высоко небо взлетело,
Легки очертанья вещей,
И уже не празднует тело
Годовщину грусти своей.

1913

***

The fifth of the year’s seasons

One can’t extol it enough.

Breathe before freedom ceases,

All because, it is – love.

High up the sky elevates,

The contours of things are light,

And the body won’t celebrate

The anniversary of its plight.

1913

***

Выбрала сама я долю
Другу сердца моего:
Отпустила я на волю
В Благовещенье его.

Да вернулся голубь сизый,
Бьется крыльями в стекло.
Как от блеска дивной ризы,
Стало в горнице светло.

1915

***

I myself had all the say

In my dear friend’s destiny:

On Annunciation Day,

I released him pensively.

But the blue-grey dove decided

To soar right back to me,

Now
with archangel’s robe alighted,

The room gleams brilliantly.

1915

Сон

Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Мутный фонарь голубел
И мне указывал путь.

Ты видел царицын сад,
Затейливый белый дворец
И черный узор оград
У каменных гулких крылец.

Ты шел, не зная пути,
И думал: "Скорей, скорей,
О, только б ее найти,
Не проснуться до встречи с ней".

А сторож у красных ворот
Окликнул тебя: "Куда!"
Хрустел и ломался лед,
Под ногами чернела вода.